Выступление министра обороны США на международной конференции, организованной консалтинговой фирмой Oxford Analytica
Спасибо за добрые слова в мой адрес.
Я с большим удовольствием приехал сюда, в Великобританию, и участие в этой конференции, проходящей в столь знаменитом
дворце, для меня большая честь. Замечу также, что мне никогда еще не приходилось ужинать в столь роскошном зале. Кстати о еде: я немало лет прожил в Техасе, а потому предпочитаю пищу скорее вкусную, чем полезную. Сегодня вечером участники, конечно, не раз будут цитировать Уинстона Черчилля, и вот какое его изречение буквально покорило меня много лет назад. Во время второй мировой войны он как-то заметил: 'Почти все поклонники разных диет из числа моих знакомых - все эти 'пожиратели орехов' и так далее - быстро дряхлели и умирали до срока. Думаю, британский солдат куда лучше разбирается в этих вещах, чем ученые - а он обеими руками голосует за говядину. . . Самый верный способ проиграть войну - это навязать британцам диету из молока, хлопьев, картошки и так далее, да еще разрешив по особым случаям запивать все это жалким стаканчиком лимонного сока'.
Кроме того, если уж начистоту, приятно на время вырваться из Америки сейчас - когда у нас полным ходом идет президентская предвыборная кампания. Раз в четыре года со всеми нами, американцами, начинает твориться что-то странное. Президент Трумэн, выступая на церемонии вручения ему почетной докторской степени Оксфорда, заметил по этому поводу: 'В год выборов мы ведем себя как первобытные люди в полнолуние'.
Наконец, помимо государственных дел, подобные визиты дают возможность оценить особые отношения между двумя нашими странами, и воздать им должное.
Я только что вернулся из Ирака и Афганистана. Побывав на фронте, я получил возможность встретиться с британскими солдатами, и, как всегда, их доблесть и профессионализм произвели на меня глубокое впечатление. После терактов 11 сентября 2001 г. британские военные - перефразируя одного поэта времен Первой мировой войны - с лихвой выполнили свой долг и с честью несли свое бремя.
В любых отношениях, даже особых, однако, бывают напряженные моменты и неловкие ситуации.
Вспоминается, как в 1989 г., когда я был заместителем советника по национальной безопасности в администрации Буша-старшего, президент принял историческое решение о резком сокращении нашего воинского контингента, размещенного в Европе. Задача убедить союзников по НАТО в обоснованности этого предложения выпала на долю тогдашнего заместителя госсекретаря Ларри Иглбергера (Larry Eagleburger) и вашего покорного слуги.
Первой остановкой в ходе нашего секретного турне по Европе был Лондон. Мы знали: если нам удастся 'пройти' Маргарет Тэтчер, в остальных натовских столицах нас ждет лишь легкая прогулка.
Когда нас провели в кабинет премьера, мы вручили ей письмо Буша с обоснованием предлагаемого сокращения. Тэтчер долго и подробно расспрашивала нас - с полным знанием дела. Наконец она - что в общем было неудивительно - обещала поддержать план президента. Провожая нас к выходу, Тэтчер с улыбкой произнесла, что всегда будет рада видеть нас двоих на Даунинг-стрит, 10 - а затем ледяным тоном добавила: 'Но только не по этой теме'. Позднее, в разговоре с президентом Бушем-старшим она заметила, что мы двое напомнили ей Труляля и Траляля из 'Алисы в зазеркалье'.
Любой американец, оказавшийся в этом здании, не смог бы не упомянуть о том, что именно здесь появился на свет англичанин с воистину львиным сердцем. В моей стране никогда не забудут вдохновляющие речи Черчилля военных лет. Помимо этого, он был потрясающим знатоком характера и привычек людей - особенно тех, кого он называл 'нашей заокеанской родней'.
Помните его знаменитый ворчливый афоризм об Америке: 'туалетная бумага здесь слишком тонкая, а газеты - слишком толстые!' Как вы понимаете, наш Сухой закон тоже не вызывал у него восторга - Черчилль называл его 'потрясающей демонстрацией высокомерия и бессилия одновременно'.
Что же касается американской политической жизни, то он как-то заметил: 'Я не смог бы баллотироваться в президенты США, Необходимость пожимать руки куче людей, на которых мне глубоко наплевать, свела бы меня в могилу'.
В 1946 г. Черчилль приехал в Вашингтон по приглашению президента Трумэна. Трумэн рассказал ему, что собирается изменить президентскую печать, чтобы голова орла была повернута в сторону оливковой ветви в одной его лапе, а не пучка стрел в другой. Черчилль предложил: 'Лучше посадить голову орла на шарнир, чтобы при необходимости поворачивать ее в ту или другую сторону'.
Этой фразой, он, конечно, затронул общий вопрос о необходимости стремиться к миру, но быть готовым к войне. Думаю, это может служить хорошим введением в тему, на которой я хотел бы сегодня остановиться: о необходимости находить в международных отношениях нужный баланс между сдержанностью, с одной стороны, и решимостью и волей выполнить наши обязательства и отстоять наши интересы, если в том возникнет нужда, с другой.
Этот вопрос представляется весьма актуальным в свете недавних событий на Кавказе и дискуссий о том, как Западу следует на них реагировать. И будет более чем уместно обсудить его именно в этом дворце - памятнике великому защитнику свободы в Европе герцогу Мальборо, и месте, где родился его знаменитый потомок. В истории бывают поразительные совпадения: в этих стенах сэр Уинстон работал над фундаментальной биографией Мальборо, чей последний том вышел в свет в сентябре 1938 г. - в те дни, когда Невилл Чемберлен (Neville Chamberlain) в Мюнхене фактически передал в руки Гитлеру Судетскую область. Благодаря провидческим предостережениям Черчилля об опасности, исходящей от нацистской Германии, и его выступлениям против политики умиротворения на него часто ссылаются - особенно на нашей стороне Атлантики - в периоды кризисов и угроз.
Мюнхен же по сей день служит нам всем наглядным уроком о необходимости противостоять тиранам, противникам и угрозам без промедления, иначе бездействие может привести к войне и даже геноциду.
Но если Мюнхенское соглашение 1938 г. - на этот месяц приходится его семидесятая годовщина - представляет собой важный пример, то не менее важен и другой урок истории, горькие воспоминания о котором до сих пор сохранились на вашем острове и странах по ту сторону Ла-Манша: урок августа 1914 г., когда сочетание просчетов, гордыни, страха показаться слабым, и разнузданного национализма привело к катастрофическому конфликту, которого можно было избежать.
Немного упрощая, отметим: неспособность усвоить урок августа 1914 г. ведет к новой Сомме. А недостаточное внимание к уроку сентября 1938 г. ведет к новому Дюнкерку и Дахау.
В прошедшем столетии психология, риторика и политика Запада по вопросам войны и мира во многом определялась этими двумя полюсами, а зачастую и колебалась между ними - между чрезмерным стремлением к военным методам и чрезмерной сдержанностью, между безрассудной готовностью проводить силовые акции и полным неприятием военной силы.
Слишком большой акцент на уроках Первой мировой войны - конфликтов следует избегать любой ценой - отчасти привел западные демократии к Мюнхену. А слишком большой акцент на уроках Мюнхена - на них часто ссылались президенты Кеннеди и Джонсон - способствовал вовлечению США во Вьетнамскую войну.
Признаюсь: готовясь в очередной раз уйти в отставку после долгих лет, связанных с работой в разведке и оборонном ведомстве (она началась для меня 42 года тому назад), я научился скромности в плане грандиозных заявлений и прогнозов относительно будущего и нашей способности его предугадать, особенно, когда речь идет об усвоении так называемых 'уроков истории'. Видный американский историк Гордон Вуд (Gordon Wood) как-то заметил: 'История не преподает нам множества мелких уроков. Если она вообще чему-то учит, то речь идет об одном общем уроке: любые меры никогда не приводят в точности к тому результату, который планируют и ожидают те, кто их осуществляет'. Что верно, то верно.
Даже у одного из самых проницательных государственных деятелей 20 столетия, того самого Уинстона Черчилля, что позднее оказался таким провидцем, бывали моменты, когда его 'хрустальный шар' заволакивало туманом. В 1908 г. он заметил: 'Достойны всяческого осуждения попытки некоторых людей распространять в нашей стране убежденность, будто война между Великобританией и Германией неизбежна. Все это чепуха'. А вот другое его высказывание, в 1924 г.: 'Война с Японией? . . . Думаю, при нашей жизни ее вероятность равна нулю'.
А вот что сказал о периоде Второй мировой войны один из ближайших советников президента Франклина Рузвельта, член Верховного суда Роберт Джексон (Robert Jackson): 'Наши разведданные оказались неверны практически во всем. Американские разведслужбы подвели нас буквально по всем пунктам. . . Мы крайне недооценили силу и ударный потенциал гитлеровской Германии. Мы переоценили стойкость Франции. Мы переоценили боевой дух и выносливость Бельгии. Мы крайне недооценивали Японию, особенно ее ударный потенциал. И мы крайне недооценили силу России'.
Существует немало других примеров - из не столь давнего прошлого - неспособности предвидеть угрозы и вызовы или точно оценить их масштаб и остроту. Одним словам я считаю, что любому государственному деятелю стоит прислушиваться - в отличие от римских императоров, которым колесничий во время триумфов должен был шептать на ухо 'sic transit Gloria mundi' (мирская слава преходяща) - к тем, кто говорит им: 'Сэр, мы не можем точно сказать, что, черт возьми, происходит'.
Сегодня мы сталкиваемся с целым набором проблем в сфере безопасности, которые, возможно, будут признаны беспрецедентными по сложности и масштабу. В результате перед нами возникают дилеммы, которые нельзя свести к простому выбору между концепциями Черчилля и Чемберлена.
В период после распада СССР на поверхность вырвались давние межэтнические, религиозные и националистические распри и соперничество, томившиеся под спудом еще со времен Первой мировой войны: на Балканах начались межэтнические и религиозные войны; Россия, похоже, возвращается к методам и целям времен царской Империи; в Ираке и по всему Ближнему Востоку усиливается противостояние между суннитами и шиитами. Все эти действующие лица выглядят безошибочно знакомыми - хотя от предыдущего акта 'пьесы' нас отделяет целое столетие.
Таким образом, история - со всеми ее случайными и трагическими аспектами - отнюдь не закончилась вместе с 'холодной войной', как заявил в свое время один американец. Нет, она вернулась к нам со всей необузданной силой. Она вернулась в мир, куда более взаимозависимый, чем в 1914 или 1938 г. А к демонам и аномалиям из прошлого присоединились новые факторы нестабильности и конфликтов - террористические организации, приверженные насилию и экстремизму; взлет или возрождение ряда государств с новообретенным богатством и амбициями; распространение опасных вооружений и материалов; авторитарные государства, обогатившиеся за счет нефтяных доходов и недовольные своим местом в международном устройстве.
Тем не менее даже мне - при всем скепсисе видавшего виды старого шпиона - представляется, что оснований смотреть в будущее с оптимизмом немало. Прежде всего это связано с необычайным - по сравнению с временами пятнадцатилетней давности, когда я занимал свой прежний государственный пост - распространением политической и экономической свободы в мире.
Однако, чтобы закрепить эти впечатляющие достижения, отстоять наши важнейшие интересы и стремления в подобной международной обстановке, следующей американской администрации совместно с нашими союзниками и партнерами придется для противостояния угрозам, с которыми мы сталкиваемся, в полной мере задействовать прагматическое сочетание решимости и сдержанности.
Это относится и к решениям, которые нам предстоит принять в отношении России. Замечу: впервые и на посту госсекретаря и на посту министра обороны США оказались люди, защитившие докторские диссертации по российской тематике. Но не сказать чтобы это нам сильно помогло. . .
Три американские администрации, сменившиеся после окончания 'холодной войны', стремились к углублению контактов с Россией, руководствуясь убежденностью: каковы бы ни были наши разногласия, нас объединяют общие основополагающие интересы в сфере экономике и безопасности.
Прошлой осенью мы с госсекретарем Райс начали, как мы надеялись, долгосрочный стратегический диалог с нашими российскими коллегами. В рамках этих усилий мы:
Поддержали вступление России во Всемирную торговую организацию;
Развивали сотрудничество с Москвой по вопросу о противоракетной обороне;
и Взаимодействовали с ней по широкому кругу вопросов, обозначенному президентом Бушем на апрельском саммите в Сочи.
Однако в связи с последними действиями России возникает вопрос: способны ли мы добиться успеха, пытаясь наладить с ней конструктивные отношения?
Оговорюсь: даже у авторитарных режимов есть законные интересы безопасности. Но утверждения России, будто 10 ракет-перехватчиков в Центральной Европе сведут на нет ее стратегический ядерный потенциал, а появление на ее границах демократических государств, входящих в НАТО, представляет собой новый вариант 'санитарного кордона', явно неправдоподобны и отдают советским 'агитпропом'. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, которое высказал на прошлогодней Мюнхенской конференции по вопросам безопасности. Тогда я выступал после речи президента Путина, напоминавшей доклад на съезде КПСС где-нибудь в пятидесятые годы. Мой ответ был таким: 'Одной 'холодной войны' с нас хватит'.
На деле нынешняя политика России обусловлена порожденным недовольством стремлением к гегемонии в собственном 'ближнем зарубежье', а не идеологизированными притязаниями на мировое господство. И последние действия России, при всем их вопиющем характере, не представляют собой угрозы всему миру и нашему существованию, как во времена СССР. Вместо этого, как отметила во вчерашнем выступлении госсекретарь Кондолиза Райс (Condoleezza Rice), Россия пытается 'извлечь выгоду из существующих международных норм, рынков и институтов, одновременно оспаривая саму их основу'. Однако, в конечном итоге, 'Россия 19 века и Россия 21 века не смогут действовать на международной арене бок о бок'.
Как человек, готовивший оценки советской военной мощи для нескольких американских президентов, хочу отметить: несмотря на все изменения к лучшему за последние годы и продолжающуюся программу модернизации, обычные вооруженные силы России остаются бледной тенью советских - как по численности, так и по боевым возможностям. И то, что российские бронетанковые части и артиллерия одолели крошечные вооруженные силы Грузии - если не брать резервистов, они насчитывают всего 30000 человек - этой основополагающей реальности не меняет.
Более сорока лет президенты США, представлявшие обе политические партии, всеми силами старались сдерживать агрессию предшественника нынешней России, - СССР - не прибегая к военной конфронтации; участие в этих усилиях стало и сутью моей профессиональной деятельности. И сейчас - особенно в свете того, что после вступления в должность мне пришлось подписывать письма с соболезнованиями родным 1400 погибших американских солдат - я не вижу оснований для изменения этого подхода.
Возможно, российское руководство стремится рассчитаться за прошлые унижения, желает вернуть стране прежнее величие - вместе с прежней территорией. Но избиение и запугивание малых демократических стран не делает ее великой державой.
Теперь не только страны Европы, но и государства Центральной Азии и Дальнего Востока смотрят на Россию совершенно по-иному. Как отметил в августе британский министр иностранных дел Милибэнд, в результате событий в Грузии 'Россия оказалась в большей изоляции, внушает меньше доверия и уважения'.
Я убежден, что со временем 'набег' на Грузию будет расцениваться в лучшем случае как Пиррова победа, а в стратегическом плане - как дорогостоящий просчет. Европа и США помогут Грузии восстановить понесенный ущерб, и к тому же в ближайшие недели и месяцы мы примем ряд других решений по нашим отношениям с Россией - решений, способных, среди прочих последствий, отразиться на усилиях Москвы по вступлению во Всемирную торговую организацию и Организации экономического сотрудничества и развития.
Хотя я сегодня предостерегал от риторики и политических решений, основанных на притянутых за уши исторических аналогиях, не могу не поделиться собственным прошлым опытом работы на государственных должностях.
Советское вторжение в Афганистан в 1979 г., введение военного положения в Польше в 1981 г., развертывание Москвой ракет SS-20 лишь сплотили прежде не горевших энтузиазмом западных союзников, чьи решительные контрмеры способствовали созданию предпосылок для глубокого сокращения ядерных вооружений, а в конечном итоге - для банкротства и крушения Советского Союза. Агрессивные шаги обернулись против самого агрессора.
В конечном итоге Россия стоит перед выбором: полностью интегрироваться в состав международного сообщества и стать его ответственным участником, или превратиться в изолированную, антагонистически настроенную страну, которую многие государства мира будут воспринимать лишь как 'бензоколонку' Европы.
Чтобы справиться с разнообразными проблемами, ожидающими нас впереди, нам - Америке и Европе - понадобится такая же сила и солидарность, что мы демонстрировали в прошлом. В нашей политике и реакциях должно проявляться сочетание решимости и сдержанности - те самые символические стрелы и оливковая ветвь в лапах трумэновского орла. Мы должны вести себя твердо, но не впадать в соблазн риторики и действий, которые превращают наихудшие опасения в реальность, помнить уроки 1914 и 1938 г., но не становиться их заложниками.
Мы должны с осторожностью брать на себя обязательства, но те, что уже взяли, быть готовыми выполнить. В том, что касается НАТО, статья 5 Североатлантического договора должна действовать не на словах, а на деле. НАТО - и это подтвердят вам союзные солдаты, воюющие в Афганистане - не пустая говорильня, и не клуб по интересам.
В том, что касается политики Соединенных Штатов, я выступаю за больший акцент и выделение больших ресурсов на невоенные инструменты государственного влияния. Но по эту сторону Атлантики проблема состоит как раз в обратном. К примеру, лишь пять из 26 стран-союзниц соответствуют натовскому стандарту в плане оборонных расходов, которые должны составлять не менее 2% ВВП. А вот другой пример: при всех благих намерениях союзных правительств и военных ведомств, и при наличии у европейских стран НАТО двух миллионов солдат, альянс тем не менее не может 'наскрести' дополнительные несколько тысяч военнослужащих и десяток вертолетов для нашего контингента в Афганистане.
Одним из триумфов прошлого века стало установление мира в Европе после многих веков разрушительных и кровавых войн. Но сейчас, мне кажется, мы 'перегнули палку' - многие страны Континента слишком далеко зашли в противоположном направлении. Демилитаризация превращается из блага в потенциальное препятствие подлинному и прочному миру - ведь реальная или предполагаемая слабость одних всегда вводит других в соблазн просчетов и агрессии.
Сегодня мы много цитировали Черчилля, но сейчас я хочу вспомнить предостережение Джорджа Вашингтона в первом ежегодном послании Конгрессу: 'Готовность к войне - одно из самых действенных средств сохранения мира'. Мы стремимся разрешать споры и нейтрализовать возникающие угрозы мирными методами, но, как отмечал Фридрих Великий, 'дипломатия без оружия - все равно что музыка без инструментов'.
Нашей целью должна быть сплоченность и немедленные решительные и благоразумные шаги, - политического, экономического, а там, где это целесообразно, и военного характера - призванные повлиять на международную обстановку и выбор, стоящий перед другими державами. Мы должны попытаться не допустить ситуаций, в которых нам придется выбирать из двух зол - конфронтации или капитуляции, сценариев 1914 или 1938 г.
Несомненно, это касается отношений с Россией, но в такой же степени - и других проблем в сфере безопасности, например, иранского вопроса. Здесь выбор из двух зол будет выглядеть так: появление у экстремистского режима ядерного оружия, которое он использует для шантажа, и которое способно спровоцировать гонку вооружений в регионе, или дорогостоящая и чреватая катастрофическими последствиями военная интервенция - последнее, что нужно Ближнему Востоку. Потому-то так важно продолжать оказывать на Иран мощное, последовательное экономическое и политическое давление - только так можно избежать этого кошмарного сужения выбора.
Наш мир груб и жесток. И если не изменится сама человеческая природа, таким он и останется. Как писал в своей книге 'Человек, прозванный неустрашимым' (A Man Called Intrepid) один из великих - пусть и невоспетых - героев Второй мировой войны, сэр Уильям Стивенсон (William Stephenson), 'наверно, придет день, когда тираны уже не будут угрожать свободе ни одного из народов, когда делом всех государств, независимо от идеологии, станет улучшение жизни людей, а не контроль над ней. Но если такое и возможно, то произойдет это в весьма отдаленном будущем. И пока эти лучшие, безопасные времена не наступят, демократические страны смогут избежать катастрофы, а возможно и гибели, только если будут держать порох сухим'. Реалист Джордж Вашингтон с этим бы согласился - как согласился бы, я уверен, и Уинстон Черчилль.
Спасибо за добрые слова в мой адрес.
Я с большим удовольствием приехал сюда, в Великобританию, и участие в этой конференции, проходящей в столь знаменитом
дворце, для меня большая честь. Замечу также, что мне никогда еще не приходилось ужинать в столь роскошном зале. Кстати о еде: я немало лет прожил в Техасе, а потому предпочитаю пищу скорее вкусную, чем полезную. Сегодня вечером участники, конечно, не раз будут цитировать Уинстона Черчилля, и вот какое его изречение буквально покорило меня много лет назад. Во время второй мировой войны он как-то заметил: 'Почти все поклонники разных диет из числа моих знакомых - все эти 'пожиратели орехов' и так далее - быстро дряхлели и умирали до срока. Думаю, британский солдат куда лучше разбирается в этих вещах, чем ученые - а он обеими руками голосует за говядину. . . Самый верный способ проиграть войну - это навязать британцам диету из молока, хлопьев, картошки и так далее, да еще разрешив по особым случаям запивать все это жалким стаканчиком лимонного сока'.Кроме того, если уж начистоту, приятно на время вырваться из Америки сейчас - когда у нас полным ходом идет президентская предвыборная кампания. Раз в четыре года со всеми нами, американцами, начинает твориться что-то странное. Президент Трумэн, выступая на церемонии вручения ему почетной докторской степени Оксфорда, заметил по этому поводу: 'В год выборов мы ведем себя как первобытные люди в полнолуние'.
Наконец, помимо государственных дел, подобные визиты дают возможность оценить особые отношения между двумя нашими странами, и воздать им должное.
Я только что вернулся из Ирака и Афганистана. Побывав на фронте, я получил возможность встретиться с британскими солдатами, и, как всегда, их доблесть и профессионализм произвели на меня глубокое впечатление. После терактов 11 сентября 2001 г. британские военные - перефразируя одного поэта времен Первой мировой войны - с лихвой выполнили свой долг и с честью несли свое бремя.
В любых отношениях, даже особых, однако, бывают напряженные моменты и неловкие ситуации.
Вспоминается, как в 1989 г., когда я был заместителем советника по национальной безопасности в администрации Буша-старшего, президент принял историческое решение о резком сокращении нашего воинского контингента, размещенного в Европе. Задача убедить союзников по НАТО в обоснованности этого предложения выпала на долю тогдашнего заместителя госсекретаря Ларри Иглбергера (Larry Eagleburger) и вашего покорного слуги.
Первой остановкой в ходе нашего секретного турне по Европе был Лондон. Мы знали: если нам удастся 'пройти' Маргарет Тэтчер, в остальных натовских столицах нас ждет лишь легкая прогулка.
Когда нас провели в кабинет премьера, мы вручили ей письмо Буша с обоснованием предлагаемого сокращения. Тэтчер долго и подробно расспрашивала нас - с полным знанием дела. Наконец она - что в общем было неудивительно - обещала поддержать план президента. Провожая нас к выходу, Тэтчер с улыбкой произнесла, что всегда будет рада видеть нас двоих на Даунинг-стрит, 10 - а затем ледяным тоном добавила: 'Но только не по этой теме'. Позднее, в разговоре с президентом Бушем-старшим она заметила, что мы двое напомнили ей Труляля и Траляля из 'Алисы в зазеркалье'.
Любой американец, оказавшийся в этом здании, не смог бы не упомянуть о том, что именно здесь появился на свет англичанин с воистину львиным сердцем. В моей стране никогда не забудут вдохновляющие речи Черчилля военных лет. Помимо этого, он был потрясающим знатоком характера и привычек людей - особенно тех, кого он называл 'нашей заокеанской родней'.
Помните его знаменитый ворчливый афоризм об Америке: 'туалетная бумага здесь слишком тонкая, а газеты - слишком толстые!' Как вы понимаете, наш Сухой закон тоже не вызывал у него восторга - Черчилль называл его 'потрясающей демонстрацией высокомерия и бессилия одновременно'.
Что же касается американской политической жизни, то он как-то заметил: 'Я не смог бы баллотироваться в президенты США, Необходимость пожимать руки куче людей, на которых мне глубоко наплевать, свела бы меня в могилу'.
В 1946 г. Черчилль приехал в Вашингтон по приглашению президента Трумэна. Трумэн рассказал ему, что собирается изменить президентскую печать, чтобы голова орла была повернута в сторону оливковой ветви в одной его лапе, а не пучка стрел в другой. Черчилль предложил: 'Лучше посадить голову орла на шарнир, чтобы при необходимости поворачивать ее в ту или другую сторону'.
Этой фразой, он, конечно, затронул общий вопрос о необходимости стремиться к миру, но быть готовым к войне. Думаю, это может служить хорошим введением в тему, на которой я хотел бы сегодня остановиться: о необходимости находить в международных отношениях нужный баланс между сдержанностью, с одной стороны, и решимостью и волей выполнить наши обязательства и отстоять наши интересы, если в том возникнет нужда, с другой.
Этот вопрос представляется весьма актуальным в свете недавних событий на Кавказе и дискуссий о том, как Западу следует на них реагировать. И будет более чем уместно обсудить его именно в этом дворце - памятнике великому защитнику свободы в Европе герцогу Мальборо, и месте, где родился его знаменитый потомок. В истории бывают поразительные совпадения: в этих стенах сэр Уинстон работал над фундаментальной биографией Мальборо, чей последний том вышел в свет в сентябре 1938 г. - в те дни, когда Невилл Чемберлен (Neville Chamberlain) в Мюнхене фактически передал в руки Гитлеру Судетскую область. Благодаря провидческим предостережениям Черчилля об опасности, исходящей от нацистской Германии, и его выступлениям против политики умиротворения на него часто ссылаются - особенно на нашей стороне Атлантики - в периоды кризисов и угроз.
Мюнхен же по сей день служит нам всем наглядным уроком о необходимости противостоять тиранам, противникам и угрозам без промедления, иначе бездействие может привести к войне и даже геноциду.
Но если Мюнхенское соглашение 1938 г. - на этот месяц приходится его семидесятая годовщина - представляет собой важный пример, то не менее важен и другой урок истории, горькие воспоминания о котором до сих пор сохранились на вашем острове и странах по ту сторону Ла-Манша: урок августа 1914 г., когда сочетание просчетов, гордыни, страха показаться слабым, и разнузданного национализма привело к катастрофическому конфликту, которого можно было избежать.
Немного упрощая, отметим: неспособность усвоить урок августа 1914 г. ведет к новой Сомме. А недостаточное внимание к уроку сентября 1938 г. ведет к новому Дюнкерку и Дахау.
В прошедшем столетии психология, риторика и политика Запада по вопросам войны и мира во многом определялась этими двумя полюсами, а зачастую и колебалась между ними - между чрезмерным стремлением к военным методам и чрезмерной сдержанностью, между безрассудной готовностью проводить силовые акции и полным неприятием военной силы.
Слишком большой акцент на уроках Первой мировой войны - конфликтов следует избегать любой ценой - отчасти привел западные демократии к Мюнхену. А слишком большой акцент на уроках Мюнхена - на них часто ссылались президенты Кеннеди и Джонсон - способствовал вовлечению США во Вьетнамскую войну.
Признаюсь: готовясь в очередной раз уйти в отставку после долгих лет, связанных с работой в разведке и оборонном ведомстве (она началась для меня 42 года тому назад), я научился скромности в плане грандиозных заявлений и прогнозов относительно будущего и нашей способности его предугадать, особенно, когда речь идет об усвоении так называемых 'уроков истории'. Видный американский историк Гордон Вуд (Gordon Wood) как-то заметил: 'История не преподает нам множества мелких уроков. Если она вообще чему-то учит, то речь идет об одном общем уроке: любые меры никогда не приводят в точности к тому результату, который планируют и ожидают те, кто их осуществляет'. Что верно, то верно.
Даже у одного из самых проницательных государственных деятелей 20 столетия, того самого Уинстона Черчилля, что позднее оказался таким провидцем, бывали моменты, когда его 'хрустальный шар' заволакивало туманом. В 1908 г. он заметил: 'Достойны всяческого осуждения попытки некоторых людей распространять в нашей стране убежденность, будто война между Великобританией и Германией неизбежна. Все это чепуха'. А вот другое его высказывание, в 1924 г.: 'Война с Японией? . . . Думаю, при нашей жизни ее вероятность равна нулю'.
А вот что сказал о периоде Второй мировой войны один из ближайших советников президента Франклина Рузвельта, член Верховного суда Роберт Джексон (Robert Jackson): 'Наши разведданные оказались неверны практически во всем. Американские разведслужбы подвели нас буквально по всем пунктам. . . Мы крайне недооценили силу и ударный потенциал гитлеровской Германии. Мы переоценили стойкость Франции. Мы переоценили боевой дух и выносливость Бельгии. Мы крайне недооценивали Японию, особенно ее ударный потенциал. И мы крайне недооценили силу России'.
Существует немало других примеров - из не столь давнего прошлого - неспособности предвидеть угрозы и вызовы или точно оценить их масштаб и остроту. Одним словам я считаю, что любому государственному деятелю стоит прислушиваться - в отличие от римских императоров, которым колесничий во время триумфов должен был шептать на ухо 'sic transit Gloria mundi' (мирская слава преходяща) - к тем, кто говорит им: 'Сэр, мы не можем точно сказать, что, черт возьми, происходит'.
Сегодня мы сталкиваемся с целым набором проблем в сфере безопасности, которые, возможно, будут признаны беспрецедентными по сложности и масштабу. В результате перед нами возникают дилеммы, которые нельзя свести к простому выбору между концепциями Черчилля и Чемберлена.
В период после распада СССР на поверхность вырвались давние межэтнические, религиозные и националистические распри и соперничество, томившиеся под спудом еще со времен Первой мировой войны: на Балканах начались межэтнические и религиозные войны; Россия, похоже, возвращается к методам и целям времен царской Империи; в Ираке и по всему Ближнему Востоку усиливается противостояние между суннитами и шиитами. Все эти действующие лица выглядят безошибочно знакомыми - хотя от предыдущего акта 'пьесы' нас отделяет целое столетие.
Таким образом, история - со всеми ее случайными и трагическими аспектами - отнюдь не закончилась вместе с 'холодной войной', как заявил в свое время один американец. Нет, она вернулась к нам со всей необузданной силой. Она вернулась в мир, куда более взаимозависимый, чем в 1914 или 1938 г. А к демонам и аномалиям из прошлого присоединились новые факторы нестабильности и конфликтов - террористические организации, приверженные насилию и экстремизму; взлет или возрождение ряда государств с новообретенным богатством и амбициями; распространение опасных вооружений и материалов; авторитарные государства, обогатившиеся за счет нефтяных доходов и недовольные своим местом в международном устройстве.
Тем не менее даже мне - при всем скепсисе видавшего виды старого шпиона - представляется, что оснований смотреть в будущее с оптимизмом немало. Прежде всего это связано с необычайным - по сравнению с временами пятнадцатилетней давности, когда я занимал свой прежний государственный пост - распространением политической и экономической свободы в мире.
Однако, чтобы закрепить эти впечатляющие достижения, отстоять наши важнейшие интересы и стремления в подобной международной обстановке, следующей американской администрации совместно с нашими союзниками и партнерами придется для противостояния угрозам, с которыми мы сталкиваемся, в полной мере задействовать прагматическое сочетание решимости и сдержанности.
Это относится и к решениям, которые нам предстоит принять в отношении России. Замечу: впервые и на посту госсекретаря и на посту министра обороны США оказались люди, защитившие докторские диссертации по российской тематике. Но не сказать чтобы это нам сильно помогло. . .
Три американские администрации, сменившиеся после окончания 'холодной войны', стремились к углублению контактов с Россией, руководствуясь убежденностью: каковы бы ни были наши разногласия, нас объединяют общие основополагающие интересы в сфере экономике и безопасности.
Прошлой осенью мы с госсекретарем Райс начали, как мы надеялись, долгосрочный стратегический диалог с нашими российскими коллегами. В рамках этих усилий мы:
Поддержали вступление России во Всемирную торговую организацию;
Развивали сотрудничество с Москвой по вопросу о противоракетной обороне;
и Взаимодействовали с ней по широкому кругу вопросов, обозначенному президентом Бушем на апрельском саммите в Сочи.
Однако в связи с последними действиями России возникает вопрос: способны ли мы добиться успеха, пытаясь наладить с ней конструктивные отношения?
Оговорюсь: даже у авторитарных режимов есть законные интересы безопасности. Но утверждения России, будто 10 ракет-перехватчиков в Центральной Европе сведут на нет ее стратегический ядерный потенциал, а появление на ее границах демократических государств, входящих в НАТО, представляет собой новый вариант 'санитарного кордона', явно неправдоподобны и отдают советским 'агитпропом'. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, которое высказал на прошлогодней Мюнхенской конференции по вопросам безопасности. Тогда я выступал после речи президента Путина, напоминавшей доклад на съезде КПСС где-нибудь в пятидесятые годы. Мой ответ был таким: 'Одной 'холодной войны' с нас хватит'.
На деле нынешняя политика России обусловлена порожденным недовольством стремлением к гегемонии в собственном 'ближнем зарубежье', а не идеологизированными притязаниями на мировое господство. И последние действия России, при всем их вопиющем характере, не представляют собой угрозы всему миру и нашему существованию, как во времена СССР. Вместо этого, как отметила во вчерашнем выступлении госсекретарь Кондолиза Райс (Condoleezza Rice), Россия пытается 'извлечь выгоду из существующих международных норм, рынков и институтов, одновременно оспаривая саму их основу'. Однако, в конечном итоге, 'Россия 19 века и Россия 21 века не смогут действовать на международной арене бок о бок'.
Как человек, готовивший оценки советской военной мощи для нескольких американских президентов, хочу отметить: несмотря на все изменения к лучшему за последние годы и продолжающуюся программу модернизации, обычные вооруженные силы России остаются бледной тенью советских - как по численности, так и по боевым возможностям. И то, что российские бронетанковые части и артиллерия одолели крошечные вооруженные силы Грузии - если не брать резервистов, они насчитывают всего 30000 человек - этой основополагающей реальности не меняет.
Более сорока лет президенты США, представлявшие обе политические партии, всеми силами старались сдерживать агрессию предшественника нынешней России, - СССР - не прибегая к военной конфронтации; участие в этих усилиях стало и сутью моей профессиональной деятельности. И сейчас - особенно в свете того, что после вступления в должность мне пришлось подписывать письма с соболезнованиями родным 1400 погибших американских солдат - я не вижу оснований для изменения этого подхода.
Возможно, российское руководство стремится рассчитаться за прошлые унижения, желает вернуть стране прежнее величие - вместе с прежней территорией. Но избиение и запугивание малых демократических стран не делает ее великой державой.
Теперь не только страны Европы, но и государства Центральной Азии и Дальнего Востока смотрят на Россию совершенно по-иному. Как отметил в августе британский министр иностранных дел Милибэнд, в результате событий в Грузии 'Россия оказалась в большей изоляции, внушает меньше доверия и уважения'.
Я убежден, что со временем 'набег' на Грузию будет расцениваться в лучшем случае как Пиррова победа, а в стратегическом плане - как дорогостоящий просчет. Европа и США помогут Грузии восстановить понесенный ущерб, и к тому же в ближайшие недели и месяцы мы примем ряд других решений по нашим отношениям с Россией - решений, способных, среди прочих последствий, отразиться на усилиях Москвы по вступлению во Всемирную торговую организацию и Организации экономического сотрудничества и развития.
Хотя я сегодня предостерегал от риторики и политических решений, основанных на притянутых за уши исторических аналогиях, не могу не поделиться собственным прошлым опытом работы на государственных должностях.
Советское вторжение в Афганистан в 1979 г., введение военного положения в Польше в 1981 г., развертывание Москвой ракет SS-20 лишь сплотили прежде не горевших энтузиазмом западных союзников, чьи решительные контрмеры способствовали созданию предпосылок для глубокого сокращения ядерных вооружений, а в конечном итоге - для банкротства и крушения Советского Союза. Агрессивные шаги обернулись против самого агрессора.
В конечном итоге Россия стоит перед выбором: полностью интегрироваться в состав международного сообщества и стать его ответственным участником, или превратиться в изолированную, антагонистически настроенную страну, которую многие государства мира будут воспринимать лишь как 'бензоколонку' Европы.
Чтобы справиться с разнообразными проблемами, ожидающими нас впереди, нам - Америке и Европе - понадобится такая же сила и солидарность, что мы демонстрировали в прошлом. В нашей политике и реакциях должно проявляться сочетание решимости и сдержанности - те самые символические стрелы и оливковая ветвь в лапах трумэновского орла. Мы должны вести себя твердо, но не впадать в соблазн риторики и действий, которые превращают наихудшие опасения в реальность, помнить уроки 1914 и 1938 г., но не становиться их заложниками.
Мы должны с осторожностью брать на себя обязательства, но те, что уже взяли, быть готовыми выполнить. В том, что касается НАТО, статья 5 Североатлантического договора должна действовать не на словах, а на деле. НАТО - и это подтвердят вам союзные солдаты, воюющие в Афганистане - не пустая говорильня, и не клуб по интересам.
В том, что касается политики Соединенных Штатов, я выступаю за больший акцент и выделение больших ресурсов на невоенные инструменты государственного влияния. Но по эту сторону Атлантики проблема состоит как раз в обратном. К примеру, лишь пять из 26 стран-союзниц соответствуют натовскому стандарту в плане оборонных расходов, которые должны составлять не менее 2% ВВП. А вот другой пример: при всех благих намерениях союзных правительств и военных ведомств, и при наличии у европейских стран НАТО двух миллионов солдат, альянс тем не менее не может 'наскрести' дополнительные несколько тысяч военнослужащих и десяток вертолетов для нашего контингента в Афганистане.
Одним из триумфов прошлого века стало установление мира в Европе после многих веков разрушительных и кровавых войн. Но сейчас, мне кажется, мы 'перегнули палку' - многие страны Континента слишком далеко зашли в противоположном направлении. Демилитаризация превращается из блага в потенциальное препятствие подлинному и прочному миру - ведь реальная или предполагаемая слабость одних всегда вводит других в соблазн просчетов и агрессии.
Сегодня мы много цитировали Черчилля, но сейчас я хочу вспомнить предостережение Джорджа Вашингтона в первом ежегодном послании Конгрессу: 'Готовность к войне - одно из самых действенных средств сохранения мира'. Мы стремимся разрешать споры и нейтрализовать возникающие угрозы мирными методами, но, как отмечал Фридрих Великий, 'дипломатия без оружия - все равно что музыка без инструментов'.
Нашей целью должна быть сплоченность и немедленные решительные и благоразумные шаги, - политического, экономического, а там, где это целесообразно, и военного характера - призванные повлиять на международную обстановку и выбор, стоящий перед другими державами. Мы должны попытаться не допустить ситуаций, в которых нам придется выбирать из двух зол - конфронтации или капитуляции, сценариев 1914 или 1938 г.
Несомненно, это касается отношений с Россией, но в такой же степени - и других проблем в сфере безопасности, например, иранского вопроса. Здесь выбор из двух зол будет выглядеть так: появление у экстремистского режима ядерного оружия, которое он использует для шантажа, и которое способно спровоцировать гонку вооружений в регионе, или дорогостоящая и чреватая катастрофическими последствиями военная интервенция - последнее, что нужно Ближнему Востоку. Потому-то так важно продолжать оказывать на Иран мощное, последовательное экономическое и политическое давление - только так можно избежать этого кошмарного сужения выбора.
Наш мир груб и жесток. И если не изменится сама человеческая природа, таким он и останется. Как писал в своей книге 'Человек, прозванный неустрашимым' (A Man Called Intrepid) один из великих - пусть и невоспетых - героев Второй мировой войны, сэр Уильям Стивенсон (William Stephenson), 'наверно, придет день, когда тираны уже не будут угрожать свободе ни одного из народов, когда делом всех государств, независимо от идеологии, станет улучшение жизни людей, а не контроль над ней. Но если такое и возможно, то произойдет это в весьма отдаленном будущем. И пока эти лучшие, безопасные времена не наступят, демократические страны смогут избежать катастрофы, а возможно и гибели, только если будут держать порох сухим'. Реалист Джордж Вашингтон с этим бы согласился - как согласился бы, я уверен, и Уинстон Черчилль.
Роберт М. Гейтс
[Бленхеймский дворец, Оксфордшир, Великобритания, 19 сентября 2008 г.]
1 октября 2008 года
