Два года назад, 8 августа 2008 года затяжной грузино-осетинский конфликт вылился в кратковременную пятидневную войну с прямым вовлечением российской армии в вооруженное противостояние с регулярными грузинскими частями. Сегодня эта годовщина активно обсуждается в Грузии, а также в ее двух бывших автономиях, получивших по итогам событий «горячего августа» частичное признание своей независимости. Чуть с меньшим накалом обсуждение августовской войны ведется в соседних государствах Армении и Азербайджане, вовлеченных в многолетнее противостояние друг с другом. Для Еревана и Баку «пятидневная война» стала свого рода паттерном. Издержки и возможные приобретения от попытки совершить «ускоренную разморозку» конфликта анализируются армянским и азербайджанским политическими и экспертными сообществами.
Однако за пределами кавказских государств (признанных и не являющихся членами ООН) события двухлетней давности отошли на второй план. Даже Россия, важнейший (если не ключевой) участник «горячего августа» не слишком активна в дискуссии по данной теме. Сегодня Москву намного больше беспокоит другой «горячий август», вызванный, с одной стороны природно-климатическими явлениями, а с другой провалами в организации безопасности граждан и пожарной профилактики. Впрочем, символический жест Кремль сделал. Впервые Абхазию посетил глава Российского государства. Этот визит, конечно же, был призван в очередной раз продемонстрировать, что Москва не отказывается от избранного пути и готова в дальнейшем поддерживать две бывшие автономии Грузинской ССР.
Вполне предсказуемой была реакция на этот визит Тбилиси. В заявлении МИД Грузии поездка Медведева расценивалась, как нарушение государственной границы и попытка дестабилизации обстановки: «Этот так называемый "визит", осуществленный в стиле советских политических руководителей, является еще одним циничным актом, которым Россия в очередной раз подтверждает, что ни во что не ставит собственные международные обязательства, не выполняет и не собирается выполнять какой-либо пункт соглашения о прекращении огня от 12 августа 2008 года». Таким образом, и официальный Тбилиси символически подтверждает: никакой ревизии прежних подходов на абхазском и югоосетинском направлениях не ожидается.
Что же касается США и ЕС, то для них и до 2008 года, и после него Большой Кавказ всегда имел вспомогательное значение, а тенденции внутри этого региона волновали Вашингтон и Брюссель в более широких контекстах. В этом плане показательны слова, сказанные автору статьи высокопоставленным британским дипломатом: «Что такое августовская война? Маленькое событие на фоне глобального экономического кризиса!» Поскольку же кризис не считается на Западе преодоленным, а проблемы Ирана, Афганистана, Пакистана, Ирака никуда не ушли (к ним весной-летом нынешнего года добавилась еще масштабная дестабилизация в Киргизии, грозящая всему центральноазиатскому региону), то в августе-2010 об августе-2008 говорят немного. И говорят почти одни эксперты.
При этом, хотелось бы отметить, что уровень осмысления кавказской проблематики и в России, и на Западе к 2010 году значительно возрос. Отсеялись те комментаторы, которые были не вполне «в теме», и использовали публичную сферу для презентации собственных политических установок. Черно-белые подходы активно вытесняются сложными рассуждениями и постановкой нетривиальных вопросов. Так, например, известный американский эксперт по этнической истории СССР и постсоветского пространства Пол Гобл пытается размышлять о том, какие последствия могло бы иметь признание абхазской и югоосетиснкой независимости Грузией и странами Запада.
В августе 2008 года самые худшие сценарии, которые рисовало воображение профессиональных алармистов, не были реализованы. Сколько тонн бумаги было изведено для того, чтобы представлять августовскую войну, как наглядный урок для Украины! Сколько экспертов давало однозначный ответ на вопрос о том, будет ли применен абхазский и югоосетинский подход в Крыму, Приднестровье и в Нагорном Карабахе! А ведь были и те, кто мыслил более «масштабно», рисуя картины русского нашествия на страны Прибалитики или Восточной Европы. И сколько специалистов предрекали «эффект домино» для самой России, согласившейся на признание абхазской и югоосетинской независимости! В свою очередь, «горячие головы» в России предлагали взяться за тотальный пересмотр межреспубликанских границ на территории Советского Союза (как минимум, предлагались экстравагантные меры типа отказа от пролонгации межгосударственного договора с Украиной).
Теперь все эти сценарии и проекты выглядят, как геополитическая экзотика. Следовательно, эмоциональный накал дискусси вокруг «пятидневной войны» существенно снизился. На первый план вышли более спокойные и конструктивные подходы. Они заставляют задуматься о том, какие новые реалии пришли на смену старым после того, как сначала российский президент и его французский коллега поставили свои подписи под Соглашениями о прекращении военных действий, а затем Кремль признал формально независимость тех территорий, которые и до 2008 года в значительной степени не контролировались Грузией.
Два года назад впервые после распада Советского Союза был создан прецедент пересмотра границ между бывшими союзными республиками. Тогда же автономные образования вперые после 1991 года получили хотя бы частичное, но международное признание. Однако за 2008-2010 гг. этот прецедент не получил дальнейшего развития. Россия четко показала, что роль государства-ревизиониста не будет применяться ей направо и налево. Москва не пошла по пути признания независимости Приднестровья и Нагорного Карабаха, а также разыгрывания этнополитических карт внутри Грузии или на Украине. Таким образом, прецедент Абхазии и Южной Осетии создан, но пока его можно считать «спящим». Все это позволило России и странам Запада нормализовать отношения в относительно сжатые сроки. Никаких санкций или блокад против России не предпринималось, а критические действия США и ЕС ограничились риторическими приемами.
За два года после августа 2008 года обозначились более широкие расхождения между Абхазией и Южной Осетией. В одном случае перед нами плюралистическое сообщество, претендующее на национальную государственность (другой вопрос, насколько эти претензии могут быть реализованы), в другом закрытое образование, стремящееся к интеграции с Россией на выгодных условиях. Как следствие, и разные внутриполитические повестки дня. Согласимся, что споры о правильном перераспределении материальной помощи Москвы и дискуссии о гражданстве и расширении прав оппозиции - это разные политические дискурсы. Согласимся также, что встречи с оппозиционерами (и признание легитимности самой оппозиционной деятельности) и односторонняя поддержка действующей власти – инструменты из разных арсеналов. Таким образом, и взгляды Кремля на Абхазию и Южную Осетию имеют свои нюансы. Впрочем, Абхазию и Южную Осетию объединяет то, что «грузинский вопрос» в их повестке дня постепенно теряет свою актуальность и остроту.
Сейчас можно констатировать, что грузинская власть, потеряв Абхазию и Южную Осетию, сохранила себя на политическом Олимпе. Война не привела к крушению режима Саакашвили. Он показал свою готовность держать удар, и на сегодняшний день переиграл оппозицию по всем статьям. Эта победа открыла ему дорогу на Запад, которая хотя и не закрылась для него совсем, но после августа 2008 года была обставлена многочисленными препятствиями. В любом случае, послеавгустовские события не стали «концом истории» для третьего президента Грузии. Учитывая же активное продвижение конституционной реформы, нельзя исключать, что в 2013 году мы увидим его в новом качестве- главы национального правительства с широкими политическими полномочиями.
В эти два года «дух горячего августа» оказывал свое воздействие и на весь компекс армяно-азербайджанских отношений. С одной стороны «пятидневная война» показала, что радикальный успех в борьбе против отколовшейся территории возможен лишь при блицкриге. В случае с Нагорным Карабахом в настоящий момент это проблематично. Но любое откладывание решения этой проблемы чревато полной утратой такой отколовшейся территории. Отсюда и вся сложная динамика нагорно-карабахского урегулирования. С одной стороны милитаристская риторика и стремление более мягко, чем этот делала Грузия в 2004-2008 гг., «разморозить» конфликт, а с другой - переговоры без внятных результатов.
